И улыбалась.

И как можно было оставить ее?

…о находке заговорили и говорили долго, обсуждая, что безумие Мисё — ясно же, что одному мужчине с ребенком не справиться, да и надо ли оно ему, чужого ребенка растить, что само появление младенца. Гадали, чей, да не могли угадать.

Мисё же, продав две жемчужины с нити, справил дом. И козу прикупил, чтобы молоко было… и не только козу, но целое хозяйство завел, окончательно с морем распрощавшись. Но пусть злословили за спиной, а все-таки…

Мисё назвал девочку Акира, ясный свет. И она и вправду уродилась необыкновенно светла. Росла быстро, не по дням, а по часам. Вот уже и оглянуться не успели, как ходить стала.

И бегать.

Бывало, что не уследит Мисё за дочерью, та и рада свободе. Кур пуганет, козу погладит, кошку, что зимою прибилась, на руки возьмет, да и ходит.

Смотрит.

Глаза яснющие, яркие. Личико беленько, только бровки на нем будто тушью нарисованы… И все хмурятся, хмурятся. А сказать, чего, так не скажет. Все ж боги ли порешили, проклял ли кто, а может, еще в колыбели духи-тенгу голос у дитяти утащили — безмолвна была Акира, что зимний день.

Побаивались ее, это да…

Но гнать не смели. Было в ней что-то такое… даже старуха Мидори, которая никого-то не боялась, а лаялась и вовсе со всеми, лишь в громкой сваре видя развлечение, и то смолкала, стоило Акире заглянуть в старушечьи глаза.

Так бы и жили себе, да только напасть приключилась: неведомый мор пришел в деревню. Сперва забрал он старика Хироку, который прожил более ста зим. Ушел он во сне и тихо, а потому никто этой смерти не удивился. Как и следующей… и третьей… а вот когда таких тихих смертей стало больше дюжины, тут-то и заговорили люди, что, мол, неспроста это. Небось, кто-то принес с моря не то поветрие, не то нечисть, не то еще что…

В домах стали вешать ветви дерева шиму, которое известно своей способностью отпугнуть всякую нежить. Жгли восковые свечи.

Приносили соленую воду, вычерчивая тайные знаки.

Не помогало.

Каждую ночь кто-то да уходил.

И люди роптали… боялись.

Кто и когда придумал, что во всем виновата Акира? Не узнаешь теперь. Но люди разом уверились, будто именно она, подкидыш, виновата. Она давече стояла у дома Никону, глядела, как печет его жена рисовые лепешки, и днем раньше у другого дома… у каждого дома, который смерть отметила.

Спроста ли?

Нет.

И вскоре слух оброс немалыми подробностями. Вот уже и видел кто-то, как Акира мотает пряжу прямо из пыли. Или тени собирает в дырявую корзинку. Засылает во двор кошку свою, стало быть, следом метить, чтобы уж ночью, по следу этому, обернувшись птицей-юси пройти…

Редко бывали гости в новом доме Мисё. А уж такие, которые с кольями да огнями, с палками деревянными да сетями, и вовсе никогда. Благо, предупредил Мисё-рыбака старший брат, думал спасти, но иначе вышло.

Выбрался Мисё из дому и не один.

В камнях прибрежных укрылся.

— Не бойся, — сказал он дочери. — Утром мы возьмем лодку и уедем. А они просто боятся… глупые… как можно думать, что ты кому-то вред причинишь? Ничего… до Хакуси я доберусь, а там купим другую лодку… или дом… лучше лодку, слышал, что от Хакуси до Нари всего-то две ночи морем. Ты не боишься моря?

— Нет, — тихо ответила Акира, скидывая полог молчания, и добавила. — Нам нельзя уезжать. Мама не отпустит…

…и поразился, и ужаснулся Мисё-рыбак, поняв, о ком она говорит.

Неужели…

…женщину в нарядном платье Акира видела давно. Сперва та просто подходила к забору, и тогда старая кошка, единственная подруга Акиры, начинала шипеть. А женщина пугалась.

— Отпусти свою кошку, — как-то сказала она и руку протянула. — Тогда я научу тебя замечательной игре.

Акира лишь крепче прижала Лапку к себе. Кошке она верила куда больше, нежели незнакомке, пусть и была та несказанно красива.

— Уходи, — сказала она, и о диво, незнакомка, в отличие от людей, ее услышала.

— Не могу, — она раскрыла веер, расписанный удивительными существами. — Но тебе не стоит меня бояться… я не причиню тебе вреда.

Она приходила.

И приходила.

Останавливалась у ограды и рассказывала…

…ее звали Юнмэй, и была она дочерью вельможи, человека столь богатого, что даже рабы в его доме ели мясо. Юнмэй росла в любви и неге, и была послушной дочерью, радовавшей отца, что красотой своей, что мягким норовом.

Когда пришла пора, ее сговорили за человека, к которому благоволил сам Император. И был жених молод, удачлив и славен, а еще красив и ласков, как обещал батюшка, ибо любил он единственную свою дочь.

…на кого осерчало море?

Юнмэй не знала. Она помнила лишь, как потемнело небо, а свадебный корабль, захрустев, переломился пополам. Помнит горькую воду и страх свой. Молитву. Равнодушные небеса. Крики и…

…пробуждение.

На берегу.

Ее разбудило человеческое тепло и, быть может, сила, которой, поговаривали, обладала бабка Юнмэй, происходившая из рода заклинательниц моря. Главное, что Юнмэй не ожила.

Но и не стала мертвой.

Она помнила все, что сотворил с ней тот грязный человек, показавшийся ей невероятно уродливым, но сила его, которой он, сам того не ведая, поделился, не позволила душе уйти. А семя неожиданно проросло в мертвом теле. И когда пришел срок, живот лопнул, что водяной пузырь…

…будь Акира мертвой, мать не отдала бы ее.

А так… разве ж могла она, неживая, выкормить младенца? Нет… а вот отец, к дому которого Юнмэй возвращалась, подпитываясь уже знакомой силой, смог бы.

Ей пришлось отпустить рыбака.

И некоторое время она питалась тварями морскими, и еще людьми, что уходили в море… и другими тоже, но брала понемногу, опасаясь выдать свое присутствие. На дочь она смотрела издали.

Любила?

Да.

Но любви оказалось недостаточно. Когда она забрала первую жизнь, Акира не знала. Но с той поры матушка переменилась, и кошка, которая было попривыкла к присутствию призрака, вновь стала шипеть на нее. А матушка с каждым разом все настойчивей звала Акиру с собой.

— Мне страшно, — сказала Акира, прижимаясь к отцу. — Она заберет тебя, а потом и меня…

— Верно, — призрак выглянул из темноты.

И был он страшен.

…дальше, как в любой приличной легенде, добро боролось со злом в лице мертвой Юнмэй, не пожелавшей расставаться с дочерью, и побеждало.

Рыбак покидал остров, увозя с собой дочь и драгоценности, на которые они в целом неплохо устроились. Но другое важно, от Акиры и вошли в мир люди, особыми талантами наделенные. Сама она, будучи рождена мертвой матерью, получила великий дар, видеть сокрытое от обычных глаз.

Хотя вот сомневаюсь, что это, увиденное, так уж радовало.

— И как мне быть? — спросила я колдуна, испытывая преогромное желание повыбирать перья из темных волос его. А то ишь, того и гляди сам в птицу превратиться.

Не удивлюсь.

— Никак, — удивленным он не выглядел. Но, подумав, добавил. — Это редкий дар. И найдутся исиго, которые рискнут взять вас в жены… или будут рады получить от вас ребенка.

Он отвернулся, позволяя мне додумать остальное: согласия моего, подозреваю, ни в первом, ни во втором случае спрашивать не станут.

А если умру… что ж, судьба такова.

Здесь вообще, как посмотрю, фаталисты обретаются.

— В храм ее все же загляни… — бросил он в спину.

Глава 33

Этому храму в городе места не нашлось.

Он стоял на скале, что возвышалась над морем и была гладка, будто отполирована птичьими крылами. Чаек здесь водилось множество, они облепляли малейшие уступы, устраивали гнезда в трещинах и селились на полуразрушенной стене.

Дорога, выбравшись за городские ворота, свернула влево, к деревушке, сокрытой в прибрежных камнях. Кривобокие жалкого вида дома скрывались между камней, а море, казалось, только повода ждало, чтобы смахнуть их мутным крылом.

Оно плевалось пеной.

Гоняло щепу и мусор.

Порой добиралось и до людей, которые, чуя опасность, не спешили подходить к линии прибоя. К вечеру берег заполонят лодки. Станет шумно и людно. Воздух наполнится смесью запахов — костров, которые разложат чуть дальше, сырой рыбы и жженой травы, мокрого тряпья, человеческого тела…